Модное словечко «селфи» быстро вошло в нашу жизнь. Как-то, рассматривая очередное чудо-селфи, я вспомнил рассказ моего знакомого на вечере, посвященном тридцатилетию нашего выпуска. Он — депутат Государственной Думы — был самым почетным гостем. Костюм, галстук, значок депутата, приветственное слово. Зато потом, когда выпили по пятьсот грамм, галстук был сброшен, язык развязался, и он, увидев во мне родственную душу, рассказал о своей головокружительной карьере:
— В 1976 году мне было пятнадцать лет, я жил в СССР и был абсолютно уверен, что лучшая партия в мире — это КПСС. Седьмое ноября был одним из самых значимых праздников в нашей стране. Радостные люди шли стройными колоннами на демонстрацию с флагами и транспарантами. Мы, пятнадцатилетние школьники, стояли, ожидая, когда колонна нашей школы вольется в общее движение. Мне выпала особая честь — нести транспарант с портретом первого секретаря обкома партии (все называли его просто Первый). Так вот, стоим мы на центральной площади, небо хмурое, то ли снег, то ли дождь моросит, а вокруг шары разноцветные, флаги и флажки, в общем — праздник. Вдруг черная «Волга» медленно так на площадь выезжает, останавливается, и из нее выходит… Первый! В то время Первый секретарь обкома партии был небожителем, человеком, который воспринимался как портрет, как высший разум… Вот это божество идет навстречу нам, улыбается, мы стоим тихо, с раскрытыми ртами. А Первый подходит ко мне (улыбку держит), смотрит на транспарант, где его портрет (лет на пять моложе), и говорит всем:
— Здравствуйте, ребята! — и сразу мне: — Как зовут? Какая школа?
— Петя, — отвечаю я срывающимся голосом, — школа номер двадцать четыре!
— А что, Петя, — говорит мне Первый, хлопнув по плечу, — сфотографируешься со мной?
За секунду до того, как завуч по воспитательной части успела сказать, что в нашей школе есть много более достойных учеников, я уверенно и громко сказал:
— Да я только для этого сюда и пришел!
Завуч побледнела, а Первый улыбнулся уже искренней, доброй улыбкой:
— Да ты парень с юмором, как я посмотрю! Молодец, Петр!
Откуда-то появился фотограф. Я оказался вплотную придвинутым к Первому, он приобнял меня за плечи… Никогда ни до, ни после я не испытывал такого щенячьего восторга, как в эту минуту. Минута, кстати, оказалась звездной. Как потом выяснилось, «общение с народом» снималось телевидением, и репортаж прошел не только по городскому, но и по Центральному каналу. Я стал знаменитостью. Две городские газеты опубликовали большое фото Первого, который стоял, приобняв меня, на фоне толпы демонстрантов, специальный выпуск школьной стенгазеты вышел с заголовком, призывающим учеников равняться на меня, а директор школы начал здороваться со мной за руку. Естественно, я успешно сдал выпускные экзамены и легко поступил в институт. В институте (само собой) меня привлекли к общественной работе, приняли в партию, а это означало, что, окончив институт, мне не придется ехать по распределению в какую-нибудь тьмутаракань. По распределению я остался в родном городе, и карьера моя сложилась очень успешно.
Недавно, после заседания в Государственной Думе, я отпустил машину и решил прогуляться до дома по летней Тверской. Около Главпочтамта меня остановил седой старик с благородными чертами лица и срывающимся голосом сказал: «Ну, здравствуй, Петр!» Я узнал в седом старике Первого. Он был в потертом костюме, старой, но начищенной обуви. Я широко улыбнулся и стал говорить. Я говорил, что очень рад нашей встрече, что многим ему обязан и всегда помню об этом. Он внимательно посмотрел на меня и спросил: «Давай сфотографируемся? Пусть будет у меня фото с депутатом Государственной Думы!» Я растерянно кивнул, а Первый приобнял меня за плечи и ловко сделал несколько снимков на свой айфон (чем очень меня удивил). Прощаясь, я вручил ему свою визитку и просил звонить по любой надобности… Я шел, представляя, как завтра в новостной ленте «Фейсбука» между селфи девушки в нижнем белье и юноши с любимой собакой появимся мы с Первым, но через пять минут о нас уже забудут…
Тут Петр Сергеевич начал икать и, извинившись, пошел в туалет. А я смотрел ему вслед и думал, что Первые становятся последними, упругие тела — дряблыми, милые лица разрезают морщины, но из поколения в поколение мы передаем бережно сохраненные «селфи» (когда-то черно-белое фото, а теперь цифровое) на которых родные и близкие нам люди в том, замершем мгновении, когда мы были грустны или счастливы, рядом с нами и всегда живы.