Волшебная кладовка моего детства находилась в туалете. Однажды папа, который работал на стройке прорабом, принёс нечто, завернутое в мешковину, и бережно положил на пол.
— Купил? — спросила мама настороженно.
Папа опустил глаза и отрицательно мотнул головой. Ночью, когда мне полагалось спать, я, почти не дыша, прислушивался к разговору за стеной.
— Ты завтра же отнесёшь обратно! — громким шепотом выговаривала папе мама. — Ещё не хватало не спать из за унитаза!
— Это не унитаз! — горячо шептал в ответ папа. — Это компакт-бачок! Он крепится на унитаз, я его поставлю, а старый, подвесной, вместе с трубой уберу, вот и будет место для маленькой кладовки! Ты же сама хотела шкафчик в туалете!
Так в нашей «двушке» площадью двадцать четыре квадратных метра появилась кладовка.
Папа установил бачок, в освободившейся нише над ним сделал полки из толстой фанеры, а из старого шкафа, который давно стоял у бабушки в сарае, смастерил вполне себе симпатичные дверки.
Мама очень любила кладовку. Она застелила фанерные полки аккуратно нарезанной для этих целей клеенкой и почти каждый день протирала дверки. Лично меня в кладовке интересовала только верхняя полка. Именно туда мама спрятала от меня сгущенку. Нет, мое детство не было «холодным и голодным»! Просто наидефицитнейшее тогда сгущённое молоко покупалось «по блату» и хранилось, для того чтобы в праздники можно было сделать торт. О, мамины «наполеон» и «зефирный»! Когда я вспоминаю их вкус, мой рот наполняется сладкой тягучей слюной, а в ушах звучит мамин голос: «Сынок, не торопись! Никто у тебя не отнимет!»
С появлением кладовки началась моя сладкая жизнь. Шесть банок сгущенки были надёжно (по мнению мамы) спрятаны на верхней полке. Почему шесть? Ну, давайте посчитаем! Новый год, Восьмое марта, Первое мая и наши три дня рождения. Шесть главных праздников в году, когда мама ваяла свои шедевры. Банки стояли в два ряда, по три в каждом.
Солнечным зимним утром, когда папа и мама были на работе, а у нас начались школьные каникулы, я взял табуретку и аккуратно достал заветную банку (разумеется из второго, дальнего ряда). Дальше — дело техники. Я пробил, нежно постукивая папиным молотком по папиной отвертке, два аккуратных отверстия в крышке. Да-да! Это было очень важно! Именно два! Дело в том, что когда ты начинаешь наслаждаться райским вкусом, высасывая сгущенку из одного отверстия, воздух, поступающий через второе, не только значительно облегчает процесс, но и позволяет, не отрываясь, поглотить все содержимое. Я развалился на диване, включил телевизор — шел любимый польский сериал «Четыре танкиста и собака», и… Когда банка опустела, я, тяжело вздохнув, аккуратно поставил её на место.
Катастрофа случилась в апреле, за день до маминого дня рождения. Мама хлопотала над селедкой под шубой, чтобы за ночь она как следует пропиталась, и делала заготовку салата оливье, который следовало заправлять майонезом перед самой подачей. Когда я ужинал гречневой кашей с молоком, а папа задумчиво курил у открытой форточки, мама с загадочным видом пошла в туалет, чтобы достать заветную банку сгущенки. Когда она вышла, то на ней не было лица. Словно новорожденного, она держала четыре банки сгущенки.
— Петя, Петя! — простонала мама, глядя на папу, и я увидел, как слезы текут по её щекам.
Папа увидел банки, которые мама обречённо прижимала к груди и… засмеялся. В каждой крышке было по два аккуратных отверстия. Папа пошёл к соседям и попросил у них взаймы банку сгущенки. Так что день рождения прошёл на соответствующем уровне. Куда после этого случая мама стала прятать сгущенку, я не знаю до сих пор.
Порой, когда все домашние уже спят, я беру банку сгущенки, протыкаю в крышке два ровных отверстия и удобно устраиваюсь на диване. Я закрываю глаза и вижу, как яркое солнце светит сквозь тюлевую занавеску, как польская собака помогает танкистам, как протирает дверки кладовки мама, которая, слава богу, жива, и смеётся папа, которого, увы, уже давно нет