27.02.2017 17:25:00Пломбир

Мороженое «Пломбир» было самым вкусным на свете. За девятнадцать копеек вы получали радость, счастье и удовольствие в вафельном стаканчике.

— Мам, ну купи, ну купи! — канючил семилетний я.

— Завтра, сынок! Завтра, после работы, куплю.

— Хочу сейча‑а‑ас! — я начинал подвывать, демонстрируя полную готовность к переходу в рёв.

— Завтра, сынок! На улице жарко, мороженое холодное, можешь горлышко простудить.

— Не‑е‑ет! — продолжал я начало плача Ярославны. — Вон все едят! Я сейча‑а‑ас хочу‑у‑у!

Мы стояли на автобусной остановке. Совсем рядом был киоск с волшебной надписью «Мороженое», к которому выстроилась небольшая очередь.

— Купи, купи, купи‑и‑и! — это уже было по нарастающей, и люди, которые вместе с нами терпеливо ждали автобус, стали посматривать, то на меня, то на маму.

— Неужели нельзя подождать до завтра? — раздраженно прошипела мама.

Стоявший рядом солидный мужчина, с портфелем, в красивом бежевом костюме и бежевых сандалиях, громко, на всю остановку обратился к маме:

— Женщина, ну купите ему мороженое!

Дама в белой панаме и темных очках подхватила:

— Мамаша, что вы ребёночка нервничать заставляете? Или вам денег жалко на мороженое?

Мама вспыхнула, крепко взяла меня за руку и повела к заветному ларьку.

— Но есть его ты все равно будешь дома! — сказала она, покупая выстраданный мной «Пломбир».

Я был на все согласен и радостно уселся к окошку в только что подошедшем автобусе.

— Граждане, оплачиваем за проезд! — громкая и необъятная кондукторша двинулась вдоль сидений. Когда она добралась до нас, мама, вежливо улыбнувшись, показала проездной билет и положила руку мне на плечо.

— А мальчику вашему сколько будет? — пытливо спросила бдительная кондукторша.

— Ему можно без билета, — вежливо ответила мама, зачем-то доставая из сумки мороженое.

— Мне уже семь лет! — гордо заявил я.

«Семь лет» утонули в «Пломбире», который мама ловко поднесла к моим губам. Надо сказать, что для меня это явилось, с одной стороны, насилием над личностью, и я обиделся. С другой стороны, в моих руках нежданно-негаданно оказался приз, который мгновенно отрешил меня от реальности.

— Сколька? — бдительная тётя нависла над нами грозовой тучей.

— Да мы выходим скоро, — тихой скороговоркой ответила побледневшая мама.

Шум на задней площадке отвлёк королеву рейса номер двадцать шесть. Пока она выступала третейским судьей в споре дяди в бежевом костюме и тёти в белой панаме (на предмет, кто первый толкнул, а кто испачкал новые брюки), нам удалось благополучно проехать ещё три остановки. Необходимость сбора оплаты проезда с наполнивших автобус пассажиров подарила ещё одну остановку. Все это время мама, сосредоточенно и не моргая, смотрела в одну точку, а я самозабвенно откусывал (а не ложечкой, по чуть-чуть!) кусочки вафельного стаканчика, разумеется, вместе с его содержимым.

— Дамочка впереди! — пророкотала туша на весь автобус. — Собираемся за проезд оплачивать?

Пунцовая мама встала и, подталкивая меня перед собой, пошла к выходу. Дверь захлопнулась. До нашего дома было ещё три остановки. Я, гордо-обиженный, шёл, слизывая с пальцев остатки мороженого, и еле успевал за мамой.

— Все! Устал! — выкрикнул я ей в спину. Мама обернулась, по её щекам текли слезы.

— Мама, мамочка, не надо! — крикнул я, тоже заплакал и бросился к ней.

Она села на пыльную траву, крепко обняла меня, прошептав на ухо: «Все хорошо, сынок! Я люблю тебя!» Неведомо было тогда мне, семилетнему, что у мамы в кошельке оставались последние двадцать копеек (на которые пришлось купить мороженое), а как раз на следующий день она должна была получить зарплату.

Последние тридцать лет, каждый год, пятого июля, я приезжаю к маме и привожу два «Пломбира». Мы едим с ней это (пусть уже не самое лучшее на свете) мороженое, смеёмся, вспоминая автобус, и я снова чувствую себя маленьким мальчиком, который перестал плакать, обнимая маму.