Вот писать про отношения и тем более про первую любовь – это точно не мое!
Некоторая нестабильность психики помноженная на патологический скептицизм вкупе
с непреодолимой тягой ко всему новому и прекрасному (отличный эвфемизм для
полигамности, ну или другого непечатного, зато емкого русского слова) делают из
меня первого кандидата на выбывание из
историй «жили-они-долго-и-счастливо».
Раз и навсегда решив не влюбляться в конкретные предметы гардероба или
дизайнерские коллекции, из года в год я с легкостью, например, изменял некогда
любимой паре джинсов из грубого денима с ее более перспективной серой
конкуренткой, без угрызений совести расставался с минимализмом от Calvin Klein ради экспериментальной
футуристики Prada. Моя
платоническая увлеченность Линдой Евангелистой на пике царствования топ-моделей
в fashion-индустрии выразилась в романе с реальной девушкой, отдаленно на нее
похожей, который закончился в ту же секунду, как только этот тренд потерял
актуальность (может, найти ее на «вконтакте» и поинтересоваться, как дела?).
Поэтому стыд мне и позор, конечно, но я не помню, кто, что и как были моей
первой любовью.
Только единожды мой принцип «эмоциональной невовлеченности» был нарушен, об
этих отношениях я и решил вам рассказать. Знаю, что это самый распространенный
штамп, но наша романтическая история началась в Париже весной 2004 года, когда,
прогуливаясь по Champs-Elysees, я зашел в одну
пафосную… оптику. Нет, проблем со зрением у меня тогда не было, а вот правило
«аксессуары – это наше все» я уже выучил наизусть, поэтому срочно нуждался в
оправе, которая добавила бы моему имиджу «библиотечного шика».
Блеск её линз сразу привлек мое внимание, готов даже употребить еще одно
жуткое клише, но это была любовь с первого взгляда (хотя, согласитесь, при
разговоре об оправе это больше похоже на игру слов). Ее сдержанная, но отнюдь
не тривиальная форма удивительным образом гармонировала с моим лицом, а факт
того, что она была из последней коллекции Тома Форда для Gucci, добавлял ей эксклюзивности.
«Родство душ» - подумал я и без колебаний предложил ей стать моей. Её приезд в
Нижний Новгород произвел настоящий фурор: родители приняли её весьма
благосклонно, мои друзья наперебой хотели с ней познакомиться поближе, а
появление в ней в публичных местах неизменно привлекало внимание окружающих.
«Не иначе, как пара года!» - тешил свое самолюбие я. Но, как и всякая любовная
история, наша срочно нуждалась в драматическом моменте. Он не заставил себя
ждать – в один прекрасный момент, будучи в ночном клубе, я просто не нашел ее
рядом. Мысль о том, что она бросила меня, разбила мне сердце: пьяные слезы,
поиски повсюду, объявления со сцены клуба о пропаже - все было напрасно. На
память о ней у меня остался только чехол, который я так и не решился выкинуть.
Конечно, время и новые модные тенденции постепенно вылечили мою душевную рану.
Активно пропагандируемая мной (ну и модной индустрией, разумеется) «спортивная
элегантность» исключала всякие намеки на излишние аксессуары, поэтому ее
возвращение стало для меня как снег на голову, причем почти в прямом смысле. Во
время ремонтных работ в том ночном клубе она просто свалилась ди-джею на голову
с верхней полки, где я её предусмотрительно тогда и оставил.
Радость обретения, конечно, была велика, но к тому моменту я уже почти
свыкся с холостяцкой жизнью. Более того, я стал засматриваться на тех, кто
помоложе, вроде хипстерской роговой оправы Ray Ban или ультралегкой нанотехнологичной Mykita. Поэтому на какое-то время я
предложил пожить отдельно и отложил ее до лучших времен.
Новый этап в наших отношениях настиг меня в Нью-Йорке, когда, пытаясь
заказать кофе в Starbucks,
я просто не смог прочитать меню, написанное над прилавком в двух метрах от
меня. Не удивительно, что по возвращению после легкого тюнинга линз она
превратилась для меня из дорогой, но необязательной игрушки в верную, если не
сказать жизненно необходимую подругу. И теперь мы практически неразлучны:
вместе смотрим фильмы в кино, получаем удовольствие от произведений искусства в
музеях, набираемся новых впечатлений в путешествиях, наконец, ни в чем себе не
отказываем в любимых кофейнях. Так что «нет повести счастливее на свете, чем
повесть об очках и колумнисте». Рифма не к черту, но думаю, вы меня поймете.