Всегда надеялся, что моя душа после земного существования попадет в Рай. Ну, на худой конец — в Ад. Но никогда не думал, что новым прибежищем моей души станет мяч. Да, мяч. Обыкновенный резиновый мяч.
Первое осознание новой судьбы пришло ко мне на полке спортивного магазина. Справа и слева от меня лежали мячи. Прямо, чуть ниже, мелькала кучерявая голова продавца. Я был сделан из толстой резины. Желтый поясок, проходящий по шву, четко разделял меня на синюю и красную половины. Краски были сочные, резина новая, упругая. Ну, чем не орел! Поэтому, когда подошли покупатели, я понял, что сейчас выберут меня. Только меня.
Мама держала мальчика лет шести за руку и ласково спрашивала:
— Ну, что тебе, Витенька, купить? Шашки или шахматы?
— Мячик.
— Ну зачем тебе нужен мячик, Витенька? Будешь бегать, вспотеешь, заболеешь. Придет тетя, сделает тебе укольчик. Ты хочешь укольчик, Витя?
При воспоминании о тете с укольчиком Витя надулся.
— Ну, что ты хочешь, Витенька? Шашки или шахматы?
Витенька долго молчал. А потом, уже со слезою в глазах, упрямо заявил:
— Хочу мячик! — И показал пальцем на меня. — Вот тот.
Меня купили.
Первый год Витя играл мной в квартире, он очень радовался моей прыгучести и ласково гладил меня по разноцветным бокам. Я в долгу не оставался: далеко не закатывался и поскорее возвращался в добрые маленькие ладошки моего благодетеля.
Наконец наступило время, когда Витя стал самостоятельно гулять во дворе дома. И тут у нас с ним наступало раздолье. Мной играли в вышибалы, догонялки, подкидалки. Я резвился, как мог, млея от счастья и радостного смеха моего хозяина и его друзей. Наконец, мной стали играть в футбол. Серьезная игра. Я попадал в «девятки», «шестерки». Но если в воротах стоял Витя, то попадал только ему в руки. Меня пинали, кидали. Я скакал, прыгал, летал. Я был счастлив!
Но Витя подрос. И у него появились иные интересы, меня запихнули под старый диван в дальний пыльный угол. И пролежал я там долгие годы. Краски мои поблекли. Резина стала дряблой. В пыли и сырости весь зарос паутиной. Я уже давно не прыгал. Никто меня не пинал, не подбрасывал. Горе и тоска поселились в моей душе. По мне ползали пауки и таракашки. И я уже стал думать, что обо мне совсем забыли и никогда я не испытаю хорошего пинка, радующего мою мячиковую душу.
Но, может, диван состарился раньше меня, может, просто он надоел моим хозяевам, его сдвинули с места и куда-то унесли. И тут мой сильно повзрослевший хозяин Витя увидел меня. Он очень обрадовался, как, впрочем, и я. Витя уже разговаривал басом, лицо у него было в угрях, и держался очень независимо. Он меня обдул, вымыл и взял с собой гулять. Правда, теперь он мной не играл, а просто сидел на мне верхом, как на стуле. А однажды зачем-то запустил меня в окно, где мелькало то лицо курносой девочки, то лицо ее сердитого отца. Я ударился в стекло и разбил его. Витя тут же скрылся. А из подъезда выскочил сердитый папа девушки с ножом и стал меня ловить. Я увертывался, как мог, но был схвачен сильными руками, зажат между колен и изрезан на куски. Душа опять потеряла тело.
Куда и кем теперь? Пути Господни неисповедимы. Хотелось бы, конечно, в своем новом виде не скучать и приносить хоть какую-то пользу людям.
Думаю — в этом счастье любой жизни.