Дмитрий Казаков — писатель и литературный тренер. В начале следующего года выходит его роман «Буря мглою небо кроет...» — антинаучная фантастика в стиле пушкинопанк, бешеный сплав космооперы, киберпанка и «нашего всего». Предлагаем отрывок из романа. 

Буря мглою небо кроет...

Ее груди были холодны, как два надувных шарика со сжиженным гелием. И это означало — Руслан на ложном пути. При желании он мог вывесить над головой часы, какие угодно, хоть старинные, с маятником и стрелкой, хоть просто цифры в пустоте, любое устройство, которое в состоянии показать, сколько осталось до явления Каменного Гостя. Но он знал и так — пять минут ровно. Облако давало всю информацию, Облако было в нем, и сам он находился в Облаке... Еще триста секунд, и если Руслан не преуспеет, он услышит тяжелые шаги, от них сотрясется все вокруг. Каменный Гость, выйдя из стены, разорвет неудачника на части, а за пределами Облака это отзовется переломами рук, ног, ребер, челюсти. Ничего на самом деле страшного, за пару дней кости срастутся, но больно и неудобно. Ставки высоки, но тем интереснее... 

Ощущая, как бурлит в душе щекочущий азарт, Руслан нагнулся к безупречно-правильному лицу Донны Анны в обрамлении золотых волос. Аккуратно лизнул ее в ухо, левой рукой покрутил сосок, а правую решительно двинул вниз, к бедрам. Упругие, большие груди начали теплеть... ага, все правильно! Руслан лизнул еще раз, настойчивее, Донна Анна ожила, дрогнула, из губ ее вырвался стон. Только порадоваться он не успел, поскольку перед глазами, закрывая треть поля зрения, развернулось диалоговое окно. Тысяча дьяволов, кто посмел вторгнуться в пространство заезда?

— Руслан Пардо? — осведомился из окна седой, короткостриженый мужчина: в ухе серьга с алым камушком, она существует и в Облаке, и за его пределами, знак высшей касты в коммуне Таврида.

Ого, второй консул!

— Да! — отозвался Руслан, не переставая лизать Донне Анне ухо, тискать ее грудь и гладить лоно.

— Пришло время испытания, — на лице консула появилась улыбка. — Ты готов?

Вельзевул и все отродья его, они не могли выбрать другой момент!? Да, Руслан подавал заявку месяц назад, тайком от приятелей готовился, тренировался... И если он сейчас откажется, никто не даст ему второго шанса! Коммуне Тавриды и ее лидерам совершенно до светодиода, пройдет гражданин Пардо испытание или нет, останется до конца жизни одним из тех, кто этой жизнью только наслаждается, или докажет свое право на серьгу с алым камушком... Испытание нужно ему самому.

— Да! — прорычал Руслан, ощущая, как Донна Анна под ним нагревается и оживает, начинает шевелиться.

И тело его откликнулось так, как должно, кровь устремилась туда, куда положено. Вот только он совсем не обрадовался... 

— Тогда приступим, — консул удовлетворенно кивнул, исчез, пространство окна заняли ряды черных закорючек на белом фоне.

Буквы — так они называются. Анахронизм, порождение древности, без которого в XXIV веке обойтись так же просто, как без каменного топора, и без которого прекрасно обходится девять десятых человечества. Донна Анна — и почему ее так называют? — вцепилась в Руслана, укусила за нос. Прохладная нежная ладошка скользнула по спине, огладила ягодицу... 

— Беги, сокройся от о... очей, Ци...цитеры, слабая царица, — начал он, вглядываясь в плясавшие перед глазами символы. — Где ты... где ты, гроза ц-царей, свободы гордая певица?

Три минуты двадцать семь секунд до явления Каменного Гостя. Реальная вплоть до запаха пота и сума-сшедшего блеска в голубых глазах девица, которую нужно довести до оргазма, если не хочешь остаться с переломанными костями... И текст — его надо прочитать, чтобы пройти испытание. Доказать, что ты знаешь буквы и умеешь правильно их озвучивать!

— Приди, сорви с меня венок, разбей изнеженную лиру... — тут голос его прервался. — Хочу воспеть свободу миру, на тронах поразить порок... 

Настал момент доказать, что Руслан Пардо на самом деле лучший облакоходец Тавриды. Подтвердить, что две задачи одновременно для него плевое дело, пусть даже одна взывает к примитивным, древним инстинктам, а другая требует напряжения всех сил интеллекта. Он развернулся, усадил Донну Анну на себя и буквально смял ее груди в ладонях, вызвав у виртуальной девицы болезненный стон. Краем уха уловил донесшийся из реального мира смех в сопровождении аплодисментов. Но сейчас ему не до зрителей. Они-то не видят того, что видит облакоходец, и не слышат его слов... 

— Увы! Куда ни брошу взор — везде бичи, везде железы! — читал Руслан, двигая бедрами.

На миг потерял концентрацию, и Донна Анна откинула в стороны его руки, тяжело рухнула сверху. Шелковистые волосы хлестнули по лицу, прядь угодила в рот, он поперхнулся и едва не сбился. Еще и текст ему подсунули странный, древний, с необычными, заковыристыми словечками! Минута пятнадцать... Язык Донны Анны проник в рот Руслана, но он ухитрился не остановиться, шепелявил куда-то вбок:

— И горе, горе племенам, где дремлет он неосторожно...

Тридцать секунд. Снизу и сбоку прикатился тяжелый удар, от которого дрогнуло широкое ложе, где они кувыркались. Колыхнулись буквы в диалоговом окне, по стенам цвета мышиной шкуры побежали трещины. Каменный Гость... ох, задница Люцифера!

— ...и станут вечной стражей трона народов вольность и покой! — почти выкрикнул Руслан, ощущая, что сейчас лопнет от натуги, не только внизу, но и вверху, разлетится на частички не больше атомов.

Диалоговое окно мигнуло, в нем появился консул.

— Испытание пройдено, — сказал он равнодушно. — Поздравляю. И сочувствую.

Кивок Руслана совпал со вторым тяжелым ударом, за ним прикатился третий, четвертый... 

Десять секунд. Окно закрылось. В стене проявились очертания громадной, тяжеловесной фигуры в доспехах: нависает вычурный шлем с перьями, выпирает нагрудник с гербом, блестят наколенники из металла, клацают остроконечные ботинки из того же материала.

Пять. И тут Донна Анна испустила вибрирующий, тонкий крик, тот воткнулся в уши подобно спице. Каменный Гость разочарованно вздохнул и отступил, а перед глазами Руслана все расплылось.

 

Андрей Кузечкин издал четыре книги, несколько раз номинировался на премию «Дебют», участвовал в Международной книжной ярмарке в Лондоне. Новая книга писателя, остросюжетный триллер «Стеклянные стены», выйдет летом в издательстве «Эксмо». Предлагаем вам отрывок из нее. 

Стеклянные стены

С приходом осени деревня вымирает. Дачники возвращаются в город, а местных жителей здесь почти не осталось. Можно спокойно бродить туда-сюда и фотографировать. Лишь изредка в каком-нибудь окне покажется суровое старушечье лицо — сразу ухожу. Не люблю сельских, даже когда они просто пялятся. Сельские — вымирающий вид, и они об этом знают. Эволюционировать или исчезнуть — вот и все их перспективы. Кто выбрал первый вариант — давно уехал, а те, кто остался, глядят на приезжих с ненавистью. Как будто это мы виноваты, что они — слабое звено. Когда-то здесь кипела жизнь. Здесь есть двухэтажный Дом культуры, а позади него — парк. Сейчас это, конечно, не парк, а просто рощица, обнесенная частоколом чугунных пик. Под слоем палой листвы угадываются дорожки. В зарослях виднеются останки качелей и скамеечек. Старательно фотографирую все это. Потом выложу в какой-нибудь тематический паблик. Сегодня я уже много наснимал. Остался последний штрих. В таком парке обязательно должен быть мемориал Победы. Вот и памятник. И первая неожиданность за день. Возле памятника стояла короткостриженая девушка в сером комбинезоне, плотно облегавшем ее худое, спортивное тело. В таком комбинезоне, наверное, удобно работать в саду. Хотя сезон садовых работ вроде бы кончился. Стояла неподвижно, смотрела на памятник, задрав голову. Будто видела что-то, чего не вижу я.

Подошел ближе, глядя на девушку сбоку. Девушка чуть старше меня. Она рассматривала солдата так, будто не понимала, что это и зачем это. Лицо серьезное, вдумчивое. С таким лицом могла бы смотреть на памятник инопланетянка. Или гостья из будущего. Да, я смотрел этот фильм, хотя ненавижу все совковое. В детстве родители заставили. Пришлось осилить, чтобы не расстраивать стариков. Я сфотографировал ее. Вздрогнув, она обернулась на щелчок.

— Привет, — сказал я.

— Здравствуй. Кому этот памятник?

Я не удивился. Иностранка, наверное. Хотя по-русски говорит чисто.

— Неизвестному солдату.

— Солдату. Человеку, который убивает людей.

Мне нечего было на это возразить.

— Я Слава, — сказал я.

Какое-то время она молчала, будто собственное имя вспоминала.

— Я Изольда. Ты здесь живешь?

Она повернулась ко мне, и я увидел на ее животе пятно засохшей грязи. Левый рукав комбинезона слегка надорван. На левой щеке — поджившая царапина. Штанины мокрые по колено. Я сразу представил, как она бежит через лес, поскальзывается, цепляется одеждой за кусты… От кого удирает? И откуда она вообще тут взялась, одна-одинешенька среди этих зарослей и развалин?

— Да, живу…

— Слава, я очень хочу есть. — Кажется, Изольда изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал не слишком строго. Получалось так себе.

— Пошли, поедим, — предложил я.

Сделав два шага в мою сторону, она резко остановилась и спросила:

— Мне не придется вступать с тобой в связь в обмен на еду?

Точно инопланетянка. Но я решил не удивляться. За свою жизнь я видел столько разных фриказоидов! Я мог бы как-нибудь пошутить в ответ, но не стал: чувствовал, что не поймет. Сделал такое же серьезное лицо, как у Изольды, и сказал:

— Нет, не придется.

И мы побрели к выходу из парка.

— Здесь очень мрачно.

— Ты очень наблюдательна, — не удержавшись, съязвил я.

Она задумалась ненадолго, а потом что-то неслышно прошептала. Вроде бы повторила мои слова. Запоминает. Учится говорить как земляне.

***

Первым делом я отправил Изольду принимать душ. Сварил ей рис быстрого приготовления, в пакетиках, открыл банку тушенки, вскипятил чайник. Из одежды нашел старый халат — пусть пока будет в нем, а там посмотрим.

Изольда вышла из ванной через полчаса. Наверное, и дольше там проторчала бы, но чувство голода пересилило. Впрочем, кушала она медленно, с большим достоинством. Первым делом подцепила кусок мяса, подозрительно понюхала, а потом все-таки отправила в рот.  Выражение ее лица быстро стало невозмутимым. Я подождал, пока она съест основное блюдо и приступит к чаю со сладостями. Как мне показалось, наступил момент, подходящий для серьезных вопросов.

— Тебя преследуют? — спросил я.

— Вполне возможно, — сказала она. Откинулась на стуле и громко выдохнула.

Разомлела после плотного обеда. Отвечает односложно, потому что языком ворочать лень. Придется отложить все допросы.

— Тебе есть куда идти? — задал я последний вопрос.

Изольда помотала головой.

— Иди, поспи.

Я проводил ее в одну из комнат и оставил там.

***

Она все еще спала, завернувшись в одеяло, и негромко посапывала. Судя по всему, так и продрыхнет до утра. Страшно представить, сколько она не спала до этого, сколько бегала по лесам. Только сейчас я вспомнил про ее комбинезон. Вот он валяется, у кровати. Наверное, есть смысл его спрятать или даже сжечь. Ладно, брошу его в кладовку, а там видно будет.

Кладовка рядом с кухней. Я спустился на подземный этаж. Но прежде чем спрятать комбинезон, я разложил его на столе и стал рассматривать. Захотелось поиграть в Шерлока Холмса — вдруг что-то узнаю об Изольде, чего она сама не расскажет. А я догадывался, что она не расскажет ничего. Ближайшие двадцать минут я тщательно изучал этот комбинезон. Несколько подсохших пятен грязи, чуть-чуть крови… Ничего интересного. Гораздо интереснее то, чего я НЕ нашел. Женская одежда обычно пахнет духами или какой-то другой парфюмерией. Этот комбинезон пах только осенней сыростью и чуть-чуть потом. Тут только я осознал, что никакой косметики на лице у Изольды тоже не было. Ни помады, ни теней, ничего такого. Конечно, если она отправилась в поход, то зачем ей марафет. Но комбинезон мало напоминал походную одежду. Скорее тюремную робу. Ткань тонкая — для забегов по осеннему лесу эта униформа явно не предназначена. Так и получается, что Изольда — беглый арестант из несуществующей тюрьмы. В этой тюрьме всем положена одинаковая униформа, которую там же изготовляют либо закупают на ближайшем рынке. Одна нестыковка. Если бы ее насильно удерживали на какой-то подпольной фабрике в качестве рабыни — такие случаи в дикой провинции не редкость, — она бы первым делом все рассказала бы мне как есть и потребовала, чтобы я вызвал полицию. И плакала бы навзрыд. Логично?

Изольда с самого начала была спокойна. И немногословна, хотя кое-что странное успела сказать. Странное, да. Вообще все это очень странно… 

Светлана Леонтьева — член Союза писателей России, главный редактор альманаха «Третья столица». Автор тридцати одной книги прозы и поэзии. Сейчас готовится к печати ее новая повесть «Жизель с Линды», отрывок из которой предлагаем вашему вниманию. 

Жизель с Линды 

Вода в реке была теплая. Фёкла сняла туфли и ступила на песок. Мелкие ракушки и камешки кололи ступни. На другом берегу синел островок. Это походило на картину из детства. Вода, синева, зеленая трава. Слева виднелся отвесный выступ горы, откуда четырнадцатилетний  Вадим давным-давно нырял на спор из-за Фёклы. Как это было сказочно давно! Неправдоподобно, невероятно в прошлом! Фёкла вдохнула воздух, сняла разорванную блузку, стянула юбку. Шагнула в воду.

Вадим с замиранием следил за женщиной. Все такая же милая стройная фигура. Красивые ноги. Округлые бедра. Что Вадим хотел от этого женского тела, какой правды? Какой истины? Что ему Фёкла должна была дать или, наоборот, забрать? Или никто никому ничего не был должен? Просто события сами по себе закрутились в спираль, перевились между собой. Вадим, следуя примеру Фёклы, нырнул. Затем так же медленно поплыл. Дно было рядом, под ногами. Коричневая муть поднималась слоями, распугивая мелких рыбешек. Вадим подплыл под живот Фёкле, коснулся ее бедер. Затем притянул гибкое тело Фёклы к себе. Но женщина вырвалась из его рук и громко произнесла:

— Не трогай меня, Вадик! Оставь меня вообще в покое! Твои затеи глупы. И ни к чему не ведут. Одна хуже другой!

Вадим поплыл за Фёклой. Дурак! Идиот! Что себе надумал! Что Фёкла сдастся? Станет  твоей? Глупыш…

Не бывать этому…

...Мужчина оперся ногой о дно. Но дно раскрошилось. Острый конец иглами воткнулся в колено. Вадим замычал от неожиданной боли. От жестких слов Фёклы. От несбывшейся мечты… И понял, что это воронка, что это водоворот, Вадим словно попал в некий насос, затягивающий его тело внутрь, поглощающий. Мужчина отчаянно завопил: «Это все-е!» Что все? Что это? Зачем? Отчего ты меня так страшно пугаешь своим воем? Так неистово? 

Фёкла повернула голову, увидела, что Вадим отчаянно барахтается. 

— Ну не смешно тебе, Вадик, притворяться? — воскликнула женщина, стоя на берегу. Ее волосы растрепались, намокли. Фёкла завязала их на резинку в пучок, предварительно отжав.

— Это все! — снова исторг Вадим и начал погружаться на дно.

— Ой! Ой! — закричала Фёкла, понимая, что случилось нечто страшное. Непредвиденное.

Как быть в такой ситуации? Звать на помощь? Звонить спасателям? Кричать? Искать веревку, спасательный круг? Фёкла вязла себя в руки. Сосредоточилась. Быстро нашарила в сумочке сотовый телефон, набрала нужный номер, сбивчивыми фразами объяснила, где случилось бедствие. Затем схватила длинную жердь, лежащую возле деревьев, и подтащила к берегу:

— Держись, Вадик! Ну, хватайся же! Ты сможешь!

Фёкла быстро ринулась в воду. Схватила Вадика за волосы. Стала тянуть на себя. Пальцы ощутили липкий комок крови. Но Фёкла не отпустила, наоборот, крепче вцепилась, стараясь удержать ногами опору. Но дно отчего-то стало разъезжаться, ползти. Руки Вадика обнимали ее фигуру, гладили бедра. Левая рука отчего-то неясно вползла в лифчик. Губы раскрылись, нащупывая ее рот. Фёкла тянула Вадика за волосы, путаясь в водорослях, увязая в глине. Ей чудилось, что Вадик ласкает ее, притягивает к себе. Трогает нежно. 

Вода начала прибывать, и если раньше Фёкла стояла по грудь, то теперь шея и подбородок касались плакучей Линды. Вадик продолжал виться над Фёклой, втягивая ее вглубь воронки. Фёкла закрыла глаза. И поняла, что видит звезды, совершенно не такие, как у них на небе, а троекратно сплетенные в Южный Крест, пересеченные. Вокруг словно гуляли люди. Они смеялись, курили сигары. Рядом Фёкла почувствовала что-то огромное, объемное, это была большая чаша, вазон, вся синяя, перламутровая. Фёкла взобралась на нее, оттолкнулась, вынырнула. Ее удалось выхватить отчаянными легкими несколько вдохов. Она открыла глаза и поняла, что Вадик тоже нащупал ногами чашу и приподнялся на носки. И тоже вынырнул на поверхность, вдохнул воздух. Затем схватил Фёклу под мышки и вытолкнул ее на поверхность. Оба стояли, дрожа, опираясь ногами о дно чаши. Их головы, соприкасаясь друг с другом, находились над гладью воды. «Странные ощущения!» — произнесла Фёкла. Но Вадик в ответ снова ее поцеловал. Обвил руками. Прижал к себе: «Любимая!» «Пошли отсюда! Это какое-то наваждение! До берега рукой подать!» — произнесла Фёкла. Воздух был такой сырой и туманный, что слова ее растаяли. И Вадим, не слушая ее, стал снова и снова ласкать тело Фёклы, что-то напевая про себя. «Это воронка Грааля!» — воскликнула Фёкла…

...Вадиму удалось схватиться за жердь, которую нашла Фёкла перед тем, как ринуться спасать Вадима. Он выволок свое тело на песок, таща за собой обмякшую, безвольную Фёклу... 

...Подъезжая к дому, Вадим остановил «Лексус» в переулке. Затем взял руку Фёклы и поцеловал ее холодные пальчики.  

— Это было прекрасно!

— Но мы чуть не утонули!

— Зато мы увидели чашу Грааля. Ее холодные бирюзовые лепестки.

— Поэтому в нас так много вселенских вод!

— Я люблю тебя, моя Линда!

…Вернись, любимая!

Стань снова моей. Зачем тебе муж? Он не понимает тебя и никогда не осознает линдовскую суть твою. Твои побережья и утлые лодчонки, потонувшие, сгинувшие от ветров твоих. Ты же мне говорила, что есть в тебе звезды, что есть в тебе родники, небосклоны, ты говорила волнами, песками, омутами, валунами, черемуховыми тенями. Ты говорила руками, обнимавшими меня, ладонями, гладившими мою спину, губами, трогающими мои губы, ты говорила плавными изгибами своего тела. Ты говорила всей своей розовой внутренностью, распахнутой передо мной, телом. Ты говорила, я внимал тебе! Слушал толчки твои. Касания. Соития. Прикосновения. Ты говорила, что родишь мне малыша! Царя Линдовского. Брата Димочке. Что мы будем жить вместе одной семьей, поэтому я храню «Конфитюр» для тебя. Поэтому я жду тебя вечерами в городской квартире. На самом деле я жадно впиваюсь глазами в экран ноутбука, разглядывая твои фотографии, которые ты выставляешь довольно часто, повествуя подписчикам о своей жизни. Ты говорила, что ты красива, и я верил тебе! Ты говорила, что мы вместе, и я видел твои глаза. Ты говорила, чтобы я забыл про Жизель, и я ее переставал помнить. Ты говорила, что Евлампия — это двойное существо, и я видел раздвоенный подбородок ее круглолунного лица. Ты говорила, накрываясь одеялом в машине, что тебе было хорошо со мной, что я — твой мужчина, твой верный рыцарь, Санчо, Дон Кихот, Лексель, что ты — моя комета, которая появляется раз в двести лет. И я ждал ровно столько, чтобы снова услышать то, что ты мне будешь говорить. И я снова буду каждое твое слово разглядывать на просвет, целовать его хрустальные капельки. 

Чтобы опять произнести это волшебное, неосуществимое, несбывшееся, инопланетное, динозавровое, дохристианское, росное: «Вернись, любимая!»

 

Елена Минская - актриса, теле- и радиоведущая, писатель. Член Союза театральных деятелей РФ и Союза профессиональных литераторов РФ. У Елены вышло пять книг рассказов, шестая  готовится к изданию. Предлагаем один из рассказов, который в нее войдет. 

Шесть кусочков сахара

Будильник зазвонил в семь ноль-ноль. Алинка подумала: «Еще пять секунд» — и открыла глаза. Сразу и решительно. Потому что знала — подобные переговоры с собой заканчиваются часовым глубоким сном, а оборачиваются спешкой, опозданием на эфир, выговором замдиректора Владимира и напрочь испорченным настроением. А оно, это настроение, и так было так себе. Жить далеко от дома, пусть и в мегаполисе, работать с красным дипломом музыкального училища оператором эфира на радио, и все ради чего? Ради детской мечты. Яркой, а потому навязчивой. Алинка всегда, еще до того, как мама привела ее в музыкальную школу, знала, что будет писать песни. И она будет их исполнять. И эти песни будет петь весь мир. Почему знала, неизвестно. Но знала точно. Это и сейчас  единственное, что она знает о своей жизни. Хотя нет, знает  еще одно.  Абсолютно и  точно. То, что каждое утро будильник звонит в семь ноль-ноль. Через час она уже привычно нажимала кнопки пульта, «выводя» и «уводя» рекламные сообщения. Задорные и многообещающие. Но в рекламу мечтательная гитаристка не верила. Она верила в музыку и в себя. Поэтому, как только образовалась нужная получасовая пауза между рекламными блоками, осторожно пробралась в студию. Действовать надо быстро, потому что по внутреннему распорядку она обязана находиться на рабочем месте у пульта, а  в студии — как раз наоборот — не имеет права. Но риск того стоил — за год работы на радио Алинка уже записала десять песен, а этого хватит на целый демодиск...

***

Запах кофе, ванили и пирожных ворвался в нос, да так там и остался. Женька сидел, склонив свою рыжую голову над листками нотной бумаги. 

— Вот, — Алинка торжественно протянула диск, почти влетев в кафе.

— И чо? На флешку не смогла сбросить, что ли? Кто сейчас эти «блины» крутит?

— Женькаааа, ну как же ты не понимаешь! Это же наш первый альбом! А хочу им любоваться, трогать, вертеть  в руках и двадцать тысяч раз загружать в магнитофон. Понимаешь?

— Понимаю, — вздохнул клавишник. — Я заказал тебе капучино с двойным ванильным сиропом.

— А сахар?

— Обижаешь! Как всегда — шесть!

— Только никому не давай слушать этот диск, ладно? Пусть это будет наш секрет.

***

В маршрутке пахло клубникой, и от этого запаха автоосвежителя почему-то сразу захотелось домой, к маме. Есть все подряд ягоды прямо с грядки, нырять в озеро, щуриться на солнце и сочинять музыку. Музыка! Алинка сразу ее узнала, этот была ее песня. Подышав глубоко и ровно, как учили на уроках физкультуры, взяла телефон и  нажала в списке контактов «Женька».

— Ты помнишь, мы с тобой говорили про наш секрет?

— Ну да, и чо?

— А то, что я сейчас только что свои песни слышала в автобусе. 

…Предательпредательпредательпреда… Эту бесконечную мысль прервал другой телефонный звонок. Позвонил «замдиректора» Владимир, сказав, что завтра с девять ноль-ноль  вместе  с генеральным директором он ждет  ее для разговора. Серьезного и неприятного.

***

— Ну и что мы имеем на руках? — монотонно говорил «замдиректора». Неоднократные опоздания, уходы с рабочего места, ухудшение качества эфира и как следствие — потерю ключевых рекламодателей. Далее — случай с песнями, которые мы внимательно прослушали. Это служебное преступление, Алина. Вы хоть понимаете, что вы, несанкционированно использовав дорогостоящее оборудование радиостанции, создали коммерческий продукт. И видимо, вполне успешный — у ваших песен более тысячи прослушиваний в день. Это финансовое преступление, уважаемая Алина. И вы должны быть уволены….  А вот со статьей или без…

Ну и ладно. Алинка, не умевшая подолгу расстраиваться, решила поправить настроение  в своем любимом кафе. Выпить большое капучино с шестью кусками сахара и подумать, как дальше жить. 

***

— Ой, Алиночка, рыбка моя, это я, я во всем виновата, — громогласно оповещая все кафе, начала извинительную тираду Анастасия, девушка Жени. — Я как твои песни услышала — сразу поняла — это тренд. Ну, и не удержалась, разместила во всех соцсетях. Я же не знала, что это будет такая «бомба». Представляешь, сколько у меня сейчас лайков? Зайка моя, я виноватая-превиноватая, и я готова искупить свою вину. Прямо сейчас. Вот если хочешь, прямо сейчас позвоню своему знакомому музыкальному продюсеру. Зовут Егор. Он как твои песни услышал, завалил меня письмами, все хочет с тобой познакомиться. 

И Настя сразу, без паузы, начала набирать номер загадочного Егора…

***

Будильник зазвенел в семь ноль-ноль. «Семь. В 8.30 ребята ждут меня у радиостанции.  А в  9.00 меня уволят», — подумала Алинка и открыла глаза. Медленно, очень медленно выпила кофе в шестью кусками сахара. 

…Рядом с радиостанцией ее уже ждали Женька, Настя и Егор.

— Ну как, как ты, Рыбка моя? Ты только держись, ты лучшая, а они вообще ничего в звездах не понимают. Так что подписывай сразу  и все, и идем в кафе, отмечать твою свободу.

… Если бы «замдиректора» был чайником, он бы пыхтел и сиял:

— Ну и… что же вы стоите, уважаемая Алина, проходите, садитесь.

Она  спокойно прошла.  Медленно села. Замерла. 

— Алина, — торжественно провозгласил Вовчик. — Мы за эти две недели всесторонне изучили произошедшую ситуацию, и я делаю вам следующее предложение. Во-первых, вы становитесь музыкальным редактором радиостанции. Во-вторых, вы пользуетесь звукозаписывающей студией. А условие мое очень простое: все ваши песни, перед тем как пойти по другим каналам, должны не менее семи календарных дней звучать здесь, на моем радио. Вам нужно время, чтобы подумать, или подпишем договор сейчас? 

— Сейчас, — почему-то ответила гитаристка, хотя и знала, что уважающие себя люди обязательно отвечают, что подумают над предложением, каким бы оно ни было выгодным. Быстро подписав восемь  листков и заверив, что приступит к обязанностям завтра, в девять ноль-ноль, гитаристка выскочила на улицу.

— Ну как? — почти одновременно выкрикнули Женька, Настя и Егор.

— Ребята, как же я вас люблю! — крикнула изо всех сил Алинка и кинулась к ним.

Как же она любит и музыку, и предателя Женьку, и всех-всех-всех!  И  жить, жить тоже почему-то очень любит. Тревожно и невпопад, безбашенно и весело, взаправду и сочно.  Ну и пусть, что неизвестно, что будет дальше. Точно будут Женька, Настя, Егор. Ну, и будильник зазвенит в семь ноль-ноль. Точно!

 

Денис Чернов, по его собственному определению, «невеликий русский писатель». Издал две книги - «Митя. Повесть о первой любви» и «Бог любит Дениску». Сейчас автора работает над книгой «Дениска любит Бога», рассказ из которой мы вам предлагаем. 

Пронесло

Мне очень долго не везло в любви. Я был молод, дерзок, талантлив и знаменит на всю Сахалинскую область. Казалось бы, что у такого молодца не должно быть никаких проблем в отношениях с дамами, но я был одинок до слез, до крика, до самой крайней степени отчаяния. Иногда хотелось выйти на улицу и завыть на луну от этой неустроенности, а уж коли захотелось, выходил и выл. 

Как и полагается знаменитостям, у меня были поклонницы, но с ними мне было неинтересно. Они были влюблены не в меня, а в мой писательский талант. Мне самому было как-то неловко подсовывать себя довеском к своему таланту. 

Были девушки, которые нравились мне, но они либо были заняты, либо держали меня на расстоянии, мол, эти знаменитости такие непостоянные, что нечего с ними связываться.

И вот однажды я встретил ее!

Я обедал вместе с коллегой из новостей, когда она вошла в столовую телецентра. Миниатюрная блондинка с вьющимися волосами, хорошей фигурой и огромными голубыми глазами. 

— Леха, кажется, я влюбился! — поспешил я поделиться с товарищем.

— В Катю, что ли? — усмехнулся Леха, кинув беглый взгляд в сторону раздачи. — Это ты зря. Сколько лбов разбилось вдребезги при штурме этой крепости.

— А она не замужем? 

— Нет. И насколько я знаю, даже парня у нее нет. Принца ждет. Не иначе.

— Ну так чем же я не принц!

Леха пожелал мне удачи и убежал озвучивать сюжет для вечерних новостей, а я остался ждать, когда Катя доест свой салатик.

— Здравствуй, Катя! — я решительно преградил ей выход из столовки.

— Мы знакомы? — Катя удивленно глядела на меня, хлопая длинными ресницами.

Я понял, что она меня не узнала, и был очень рад этому. Мне хотелось, чтобы она сначала полюбила меня, а уж потом мой талант. 

— Нет, — говорю, — пока не знакомы,  но я давно мечтал познакомиться.

— А откуда ты меня знаешь?

— Я мечтал о тебе долгими бессонными ночами. И если ты напишешь мне свой номер телефона, я сделаю тебя самой счастливой женщиной на свете. 

Катя написала мне рабочий и домашний номер телефона. Она пыталась узнать, кто я и где работаю, но я уклонился от ответа. 

Первый штурм крепости прошел удачно. Я едва дождался вечера субботы, когда смог вырваться с работы, и позвонил ей.

— Ну, здравствуй, звезда «Сахалинской жизни», — приветствовала она меня.

— Ты что, справки про меня наводила? 

— Нет. Я просто включила сегодня утреннюю программу, а там ты — гость студии прямого эфира.  

В этот вечер состоялось наше первое свидание. Мы пили вино, рассказывали друг другу истории из своей жизни, шутили, смеялись. Глубокой ночью я проводил Катю до дома. А на следующий день я уехал в командировку на север Сахалина. 

Все мои мысли были только о ней. Я представлял, как буду делать ей предложение, как мы сыграем свадьбу, как будем жить долго и счастливо. 

Вернувшись из командировки, я сразу позвонил ей и пригласил в кино. 

Жил я в то время в съемной квартире, где из мебели была только кровать, стол да две табуретки. Часов у меня не было совсем. Время я узнавал по радио. 

Вернувшись с работы, я включил «Европу плюс». Шел сахалинский эфир. Мой добрый приятель Александр Туболец разыгрывал среди слушателей какие-то призы. 

— В Южно-Сахалинске 17 часов, и мы продолжаем принимать звонки от наших слушателей, — бодро отчеканил Саша после очередного выпуска новостей. 

Я удивился. Мне казалось, что времени уже никак не меньше шести вечера. А у меня, оказывается куча времени до киносеанса. Я пожарил себе яиц, поел, потом решил помыться. Мало ли чем обернется этот вечер. Я ведь оптимист по натуре. Побрызгался одеколоном и пошел навстречу своему долгожданному счастью. По дороге купил букет цветов, потом встретил знакомого и минут пять проболтал с ним. 

Около кинотеатра было подозрительно мало людей. Кати среди них не было. Внутри кинотеатра было совсем пусто. Я снова вышел на улицу. Постоял минут 15. Кати нет, и, на удивление, людей стало еще меньше. Я снова зашел в фойе и спросил у вахтерши, не отменили ли сеанс. 

— Да нет. У нас, милай, все по расписанию, — ответила старушка. 

— А сколько сейчас времени?

— Так ведь седьмой час доходит.

— Как седьмой!? — внутри у меня все похолодело. 

— Так это она тебя ждала?

— Кто она? Катя? 

— Да почем я знаю — Катя или Маша… Кудрявенькая такая. Она тут минут двадцать мельтешила, волновалась. Только вот перед тобой ушла. 

Я пулей побежал к телефонному автомату. Ответила она, но, услышав мой голос, бросила трубку. Я набирал еще три раза, но результат был тот же. 

Утром с тем же букетом я стоял у проходной телецентра и ждал ее. Но и на этот раз мне не удалось сказать даже слова в свое оправдание. Она взяла букет и хлестнула меня им по лицу.

Как же я страдал! Как я плакал и рвал волосы на голове! Хотя нет, волос на голове у меня уже тогда не было, но если бы были, я обязательно их вырвал бы. Я звонил пьяный Саше Тубольцу и упрекал его в том, что он разрушил мое счастье, назвав по радио неправильное время. 

А потом рана зажила. Я уехал с Сахалина, встретил самую лучшую на свете женщину и женился.

Как-то раз я был в Южно-Сахалинске в командировке. Мы сидели на кухне у моего друга Руслана и пили водку. Этажом выше ссорились супруги. Ссорились долго, ожесточенно и очень громко. Того и гляди подерутся. 

— Веселые у тебя соседи, — сказал я Руслану. 

— Да! И такая дребедень — каждый день. Динь-дилень, динь-дилень, динь-дилень… А самое интересное, что ты их знаешь. 

Руся стал мучить меня, заставляя угадывать своих беспокойных соседей. Я вслушивался в голоса, но не узнавал их.

— Ну ладно! Хватит уже мучить, колись!

— Помнишь Мишку с ГТРК?

— Это который оператором в новостях работал?

— Да. Он и сейчас работает. 

— Да ладно! Мишка спокойный, как танк! Я не верю, что он может так орать! 

— Пожил бы ты с такой мегерой, прослушал бы я, как бы ты заорал.

— А на ком он женился-то?

— Помнишь Катю?

— Да ладно? Не может быть!

— Да, чувак! Бог любит Дениску настолько, что даже часы на «Европе плюс» сломал. И все чтобы спасти тебя от этой беды!

Алик Якубович — фотограф, поэт. Член Союза фотохудожников России, 

обладатель престижных наград международных выставок в Японии, Германии, Израиле и России. Автор шести книг. В октябре выходит его очередная книга стихов, некоторые из них предлагаем вашему вниманию. 

* * *

И с разбега в последний трамвай,

Что везет меня в светлое прошлое.

— Ну, Серега, давай наливай!

— Эй, водитель, поосторожнее!

Мне сегодня опять двадцать пять,

Закушу я счастливым билетиком

И стихами пойду удивлять

Одну женщину в красном беретике.

* * *

В городе, где и реки-то рядом не было,

Вдруг появился запах моря,

Местные жители стали больше улыбаться,

Некоторые даже целовались на улице,

А те, которые увлекались тайной выпивкой,

Начали испытывать морскую болезнь.

Причина оказалась простой:

Юная художница съездила в Крым

И влюбилась не только в море,

Теперь она пишет свои штормы день и ночь

В мастерской с открытыми окнами.

* * *

Тихая ночь на реке,

Еле смеется волна,

В лодку подсела луна,

Вместе нам плыть до утра.

* * *

Вернуться домой

Замученным и счастливым

Из кругосветного приключения

По городу, в котором

Ты родился и прожил всю жизнь,

Чтобы, не раздеваясь,

Завалиться на диван

С фотоаппаратом,

Переполненным идеями.

И если одна или две из них

Станут фотографиями,

То ты не зря прогулял день.

* * *

Проснулась, как украла,

И еле слышно, пока все спят,

Выскользнула из дома

И разбудила того самого

Телефонным звонком почти в дверь.

И они стояли молча друг против друга

И не знали, с чего начать.

— Может быть, чаю? – спросил он.

И она расхохоталась.

* * *

Свежевыжатая после секса

Таяла в ещё разомлевшей постели,

Не замечая запаха его мыслей.

* * *

Наша кухня с видом на Стрелку,

Где мы спорили до утра

С Макаревичем, Кортасаром

И с картиной Делакруа,

Где мечтали о новом солнце

За Печёрским монастырём

И с одной знакомой девчонкой

Изменяли стране тайком.

Это время, забытое в песнях,

Мне всё чаще приходит во сне,

Может быть, пора собираться

И топиться в сухом вине.

* * *

Рано утром в моём городе

Светит солнце,

Течёт река,

Распускаются цветы,

Пока не проснулись люди,

Которые спешат устать на работе.

* * *

В мастерской у фотографа 

Поселился свет,

Он будит его цветными снами

И запахами осени.

Теперь у фотографа столько работы,

Что некогда даже зарабатывать деньги.

* * *

Улыбнулся незнакомому прохожему —

И стало легче,

Потому что тот был похож

На хорошего человека.

* * *

Если не верить в чудеса,

То их и не будет.

* * *

И сочиняет утро дождь

Под настроение поэта,

И словно в акварель одета

Деревьев утренняя дрожь.

* * *

Жизнь моя — игра со светом

В красках, женщинах, стихах,

Пропадаю этим летом

В самых праведных грехах

И молюсь на лики света

В отражениях зеркал,

Кто меня таким не видел,

Тот меня совсем не знал.